Несколько лет назад у моей подруги внезапно умер отец. Я нашла ее сидящей на скамеечке у нашего офиса и смотрящей невидящим взглядом куда-то в сторону горизонта. Она была очень расстроена, ее привычный мир только что разлетелся на части, и я не знала, что бы такого сказать ей, чтобы хоть немного ее приободрить.
Теперь понимаю, что тому, кто скорбит, чья душа обнажена, и кто предельно уязвим, очень просто сказать что-то неправильно. Не так и не к месту. Знаете, что я сделала? Как полная дура, вместо того, чтобы утешить ее, начала рассказывать ей о своем детстве без отца. Сообщила ей, что мой папа утонул вместе с подводной лодкой, когда мне было всего девять месяцев, и что мне всегда было больно от этой потери, хотя я его совсем не знала.
Я… я просто хотела, чтобы она поняла, что она не одна. Что мне пришлось пройти через что-то подобное, и я отлично понимаю, как она себя сейчас чувствует.
Но после того, как я выдала ей все это, она посмотрела на меня взглядом, в котором плескалась боль, обида и что-то, очень похожее на ненависть. А после она огрызнулась: «Ну ладно, Селеста, ты победила. У тебя никогда не было отца, а мне хотя бы повезло прожить с моим почти тридцать лет. Тебе намного хуже, чем мне. И вообще чего это я расстраиваюсь, у меня всего лишь отец умер, подумаешь».
Я была в шоке. Мне захотелось провалиться под землю от стыда. И первые же слова, которые я смогла выдавить из себя после этого, были попыткой оправдаться, что лишь усугубило ситуацию. «Да нет же, — сказала я, — я вовсе не это имела в виду. Просто хотела сказать, что знаю, как ты себя чувствуешь». И она ответила: «Нет, Селеста, не знаешь. Ты понятия не имеешь, как я себя чувствую».
После этого она развернулась и ушла, а я смотрела ей вслед, чувствуя себя полной сволочью. Я подвела свою подругу. Хотела ее утешить и приободрить, а вместо этого сделала лишь хуже. Но тогда, в тот момент, я все еще считала, что она меня просто неправильно поняла. Думала, что в этот момент она просто была слишком ранимой и кинулась на меня просто потому, что ей хотелось на кого-то выплеснуть свои эмоции.
Но правда в том, что она поняла меня совершенно правильно. Она поняла то, что происходило, пожалуй, лучше, чем я сама. Когда она начала делиться со мной своими эмоциями и болью, я почувствовала себя неудобно и не в своей тарелке. Я не знала, что ответить и ухватилась за тему, которая была мне по-настоящему знакомой и удобной — за себя саму.
Может, на сознательном уровне я и считала, что пытаюсь проявить в ее отношении сочувствие и разделить ее боль, но на самом деле я пыталась переключить ее внимание со своей боли и скорби на меня, любимую. Она хотела поговорить со мной о своем отце, о том, каким он был человеком, и почему ей его теперь очень не хватает. Хотела поделиться со мною самыми ценными, самыми сокровенными воспоминаниями о нем, чтобы я могла оценить всю величину ее утраты. А вместо этого я, по сути дела, попросила ее заткнуться и послушать о трагической смерти моего отца.
Но… с того дня я начала замечать, как часто отвечала на чужие истории потерь, боли и страданий историями из собственной жизни. Мой сын рассказал мне о том, что поссорился с одним мальчиком, а я погрузилась в воспоминания о том, как разругалась со своей лучшей подругой в колледже. Когда коллега попала под сокращение кадров, я битый час рассказывала ей, как мне было непросто найти новую работу, когда пару лет назад меня уволили с прошлой работы.
Но когда я начала уделять больше внимания тому, как люди реагировали на мои попытки «сочувствовать» им подобным образом, поняла, что результат моего разделения с другими людьми собственного опыта сильно отличался от того, на который я надеялась.
Все эти люди хотели, чтобы их выслушали, по возможности не перебивая. Хотели, чтобы я осознала, через что именно им пришлось пройти, и поддержала их морально. А вместо этого я заставила их выслушивать и чуть ли не жалеть меня саму.
Социолог Чарльз Дербер описал тенденцию говорить о себе, ведя разговор на любую тему, как «разговорный нарциссизм». И этот «разговорный нарциссизм» является проявлением нашего скрытого желания заполнить собою весь разговор, стать в нем основным оратором, и переключить тему так, чтобы она имела отношение прежде всего к вам.
В основном это желание является трудноуловимым и подсознательным. Дербер пишет, что разговорный нарциссизм является «ключевым проявлением доминантной психологии, стремящейся к получению чужого внимания любой ценой. Он проявляется в любых разговорах — среди друзей, родственников и даже коллег. Популярность литературы, учащей читателей слушать своих собеседников, и справляться с людьми, постоянно говорящими только о себе, свидетельствует об его сильной распространенности в повседневной жизни».
Дербер описывает два основных вида реакций на слова собеседника в любом разговоре: реакцию «переключения внимания» и реакцию поддержки. Первая реакция пытается переключить внимание собеседника на вас, а вторая позволяет вам его поддержать. Вот простой пример того, как именно отличаются эти реакции:
Реакция «переключения внимания»
Мэри: Я сегодня так сильно занята.
Тим: Ой, я тоже очень устал, надо еще столько всего переделать.
Реакция поддержки
Мэри: Я сегодня так занята.
Тим: Почему? Много работы навалилось?
Или вот еще один пример:
Реакция «переключения внимания»
Карен: Мне нужны новые туфли.
Марк: Мне тоже. Эти уже каши просят.
Реакция поддержки
Карен: Мне нужны новые туфли.
Марк: И правда. Уже какие-то себе присмотрела?
Реакции переключения внимания — четкий признак разговорного нарциссизма. Они представляют собой попытки переключить внимание собеседника с его собственных проблем на вас. Но реакция поддержки воодушевляет вашего собеседника, подталкивая его к тому, чтобы продолжить рассказ. Она дает ему понять, что вы его слушаете, и вам интересно узнать все до конца.
Перевод статьи What to Say Instead of ‘I Know How You Feel’ to Someone Who Is Struggling via Клубер
