Мы с моей дочкой Коринн захотели фотографии на фоне Амстердама. И позвонили фотографу Ане. Аню рекомендую всем нормальным людям. Если вы про себя знаете, что не очень адекватны, то просьба ее не беспокоить. Не портите себе, пожалуйста, карму. Ане двадцать лет, и она великолепна. Красотка и человек мира.
Вообще, городская фотосессия с маленьким ребенком — это, скажем так, интересный опыт. Потом все будут смотреть на фотографии и говорить — ой да, натурально и непринужденно. Естественные кадры такие. А какой-нибудь умник еще обязательно скажет “И что такого? Подумаешь, сняла маму с ребенком на прогулке. Я тоже так могу. И почему все, у кого есть камеры, считают себя фотографами?..”
И откроет рот, чтоб развить тему, но не сможет, потому что я его убью.
ДЕТИ В КАДРЕ
— Какая милая зайка, — кивает Аня на Коринн. Мы болтаем о детях. Аня рассказывает, что ее у брата недавно родились тройняшки: мальчик и две девочки. И Аня крестная мать одной из них, но вечно путает, какой именно. И вообще она часто помогает многодетным мамам деньгами и одеждой. Проходила практику в роддоме, так как хотела стать неонатологом. А еще у нее есть двое совершенно одинаковых дедушки (“Деды-двойняшки, Вика, прикинь — это же просто нереальный бомбический треш!”). Я не слишком люблю задавать личные вопросы, но люблю слушать. И потому слушаю Аню.
— Так, — командует фотограф, — иди на ту сторону моста иди оттуда такая вся типа Анжелина Джоли с детьми на прогулке. Кофе, длинные ноги, волосы назад, все такое.
Представляю, что у меня есть шестеро детей и нет Бреда Питта. Очевидно на моем лице отражается такой ужас что Аня качает головой и велит прошагать еще раз. Я шагаю.
— Нет, — флегматично говорит Аня, — не то. Там сзади посторонняя бабка упала на мусорный мешок и испортила кадр. Давай еще раз.
Я настраиваю себя на частоту Эль Макферсон и иду снова. Аня фотографирует.
Мимо тарахтит грузовик. Потом укуренные британские туристы решают потанцевать (очень медленно) прямо в кадре. Я тем временем терплю небольшое бедствие — от одного века предательски отклеились накладные ресницы и трепыхаются на ветру как трусы на бельевой веревке. Мне очень хотелось стать красивой и потому я их в последний момент налепила кое-как. Не трусы, ресницы. А вот второй глаз пока ничего, держится молодцом.
— Нормально, — утешает меня фотограф, — синяки замажем, ресницы в фотошопе приклеим! С вами хорошо работать, вы адекватные. Вот я как-то снимала Лондоне одну афроамериканку, голую, на рояле… она лежала на нем в чем мать родила и все время на меня орала…
Я молча киваю и тайно мечтаю увидеть фото со злобной голой бабищей на рояле.
Потом Коринн мерзнет, хочет есть, спать, молочка, а также просится на ручки к британским туристам (она вообще любит веселых и расслабленных людей). Мы решаем сделать пару кадров на берегу канала. Типично амстердамский пейзаж — водичка, мостики, домики, велосипеды.
— Ой, классная собачка, — отвлекается Аня, — у меня дома четыре немецкие овчарки живут. Три милахи, а четвертый — засранец. Я, вообше-то, не планировала переезжать в Нидерланды из Лондона. Но неожиданно вышла замуж, а дальше как в тумане.
Мне нравится гулять с Аней по весеннему Амстердаму и ловить одним ухом разноцветные штрихи ее двадцатилетней фантастической биографии. Четыре собаки и двойной дедушка. Загадочные чужие дети, голые женщины на музыкальных инструментах, многодетные матери, детство в Риге, практика в роддоме, работа тренером в лондонском спортивном клубе…
Заслушавшись, опираюсь на чужой велосипед и падаю. Сверху красиво планируют ресницы. Аня фотографирует. Коринн бежит меня спасать, но спотыкается и летит на тротуар. Собирается заплакать, но с отвлекается на разные интересные вещи грязных пластиковых ложек. Я потихоньку начинаю впадать в панику. Да что это такое, в конце концов? Мне всего-то хотелось пару фотографий на фоне красивых городских пейзажей! В итоге ребенок открыл для себя легкие наркотики, а я узнала, что такое «бомбический треш».
— И я сказала ей — “are you kidding me”? Мне двадцать лет! В этом возрасте человек уже личность. Почему это я должна подстраиваться под серую массу? What’s the fuck вообще?
Это Аня делится опытом общения с голландской преподавательницей фотографии, которая осудила Анин body language в классе и определенно сгорит за это в аду. Мне хочется рассказать ей, что я знаю пугающе большое количество людей, которые и в пятьдесят ни на йоту не приблизятся к понятию “личность”.
— Бурумбурумыыыыгиги, — перебивает ее Коринн. — Багум! — веско припечатывает она, и реквизитный мишка летит в канал Кяйзерхрахт. После чего она яростно сдирает ботинок с ноги и намеревается отправить его вслед за разжалованным в дайверы медведем.
Я успокаивающе дую на ребенка мыльными пузырями но ветер их относит куда-то в сторону Дюссельдорфа. Коринн в ответ отнимает у меня бутыль с раствором. Обнимает ее, как алкоголик флакон Реми Мартена, качается и собирается шастать вдоль канала, говорить “бурум-бурум” и приставать к прохожим. Мы с Аней бегаем за ней. Я сюсюкаю. Аня фотографирует.
А потом Коринн надо менять памперс. А мне — нервную систему.
И еще один.
И затем — угадайте — еще один. Иногда у моего ребенка такое настроение — удивлять. Никому не пожелаю.
Аня снова щелкает фотоаппаратом.
В итоге мы Коринн окончательно надоедаем, она кривит рот и готовится заплакать. Мы сдаемся, натягиваем на нее огромную хипстерскую шапку, хватаем кофе и идем в сторону площади Дам. Там делаем еще несколько спонтанных кадров. Прощаемся с Аней и уходим с крошкой шляться по Bijenkorf.
А сегодня Аня прислала мне фотографии. Я смотрю на них и думаю — как все просто, мило и естественно! Как все-таки легко фотографировать детей — все само собой получается…
Фото: CARJ Studio, Anna Dovgopolaya
