В Африке по понедельникам много не разговаривают.
Особенно, если ты — самолет «Мэджик аэрлайнс», самой лучшей lowcost компании во всем Африканском континенте, у тебя два винта, ты зеленый, как трава на Килиманджаро, с красными цветами по фюзеляжу, и тебя зовут Кузнечик. А внутри у тебя 18 пассажиров, шестеро из которых белые или почти белые, куча тонн гуманитарного груза и две козы. И это лучше чем в прошлый раз, когда в багажном было две кучи тонн груза и был удав, который замерз, обиделся и умер.
В Африке самолеты таскают больше, чем сами весят. А куда деваться? Не будешь пахать — порежут колеса на рогатки. Или на сандалии, что тоже модно. Африка пипл – суровый пипл.
добро пожаловать на родину
Двое почти белых афроамериканцев держат платки у лица. Им пахнет.
— Добро пожаловать на родину, сынок… — говорит командир Симон Красса, бодро топая по проходу.
— Я родился в Нью-Йорке… — давит из себя Алекс Уоррен, выпускник Массачусетса, и шепотом добавляет: — Обезьяна…
— А! — кричит Симон и хлопает его по плечу, — Нууу-Ёрк-ситееее! Велкам ту Африка!
И ржет. Он всегда ржет, смешливый Симон, он африканец, а это много.
Два немца, супружеская пара уже приготовились к смерти и предварительно позеленели. Через проход от них сидит Бо Шиманский и его друг Ибрахим, короли бродяг, два клевых старикана, и если они летят на самолете, значит какой-то белый расстался со своим пухлым бумажником. Им не всегда так везет, обычно они бывают биты в разных уголках континента и всего Ближнего Востока, но не перестают от этого быть клевыми стариканами. Они философы.
— Пристегнули ремни! – кричит Элли, самая лучшая бортпроводница во всем свете, — Все пристегнулись?
— Капитан… — квакает немец. – Мы точно благополучно приземлимся?
— Мы еще не взлетели, сэр, — отвечает Элли за командира. – А это тоже не так-то просто…
Симон проходит в кабину и подпирает открытую дверь табуреткой. Если ее закрыть, то можно свариться за полторы секунды.
— Хоба, хоба, хоба! – орет Симон. – Поехали!
Хорошие пилоты всегда так орут, а Симон хороший пилот. Семь лет в правом кресле на Ил-86, с командиром Костенко, Царствие ему небесное. Потом старик уехал в свою Россию, там замерз, обиделся и умер. Но Симон его помнит и чтит.
Кузнечик разбегается, подпрыгивает, потом еще раз подпрыгивает, крякает и взлетает. Не взлетишь, корд из колес вытащат и корзинки наплетут, африка пипл – серьезный пипл. Он помнит.
Диспетчер
— Кому пиво? – говорит Элли.
Нью-Йоркцы молча достают пузырьки с виски. Немцы плачут. Они только что достроили дом, посадили сад и накопили деньги на экзотический тур.
-Бо, — говорит Элли. – Расскажи-ка белым про Диспетчера…
И это правильно. Потому что в такой момент белым надо рассказать про Диспетчера, иначе они не доживут до посадки. Но мы не будем слушать Бо Шиманского, потому что он сто раз отвлечется в сторону, вспомнит свою битву с воронами в Дамаске, как его били антисемиты в Иерусалиме, и как он спас человечество третьего дня.
Я сама расскажу, как помню. Так вот.
Каждое утро Бог собирает нас в люди.
Каждое утро Он встает, наш трудолюбивый Господь, выпивает чашечку кофе, и собирает наши рюкзачки с инструментами. Под носом у него играет песенка Вертинского, в котлах весело булькают таланты и добродетели. Он щедрой рукой заполняет наши рюкзачки душевными качествами, он не скупится, наш Бог, ему не жалко. И к каждому рюкзачку цепляет девайс, вроде брелока — Диспетчера, который должен обеспечить нам безоблачный путь.
Мы помним его первые два года, пока еще никуда не идем, а потом забываем. Лет в тридцать вспоминаем смутно, что где-то был рюкзак. Но все, что было туда положено, давно протухло, один Диспетчер сидит на своем месте и борется с нашими идеями, которые кроме неприятностей ничего не дают. Он по прежнему высчитывает самый легкий и прямой путь, разгоняет туман и тучи, стелет соломку и подкладывает ватку, — но мы его не слушаем, премся куда не надо и получаем по носу. Бо Шиманскому по молодости Диспетчер один раз даже ногу сломал, — не хотел, чтобы тот пошел, куда не надо, и сел в тюрьму. Но Бо Шиманский на костылях поперся, куда не надо и сел в тюрьму. После чего Диспетчер явился к нему во сне и сказал:
— Бо, ты покойник. Я отказываюсь иметь с тобой дело.
услышать диспетчера
И Бо прозрел. Он понял, что не надо бить лбом стену, — даже если получится проломить, за стеной будут стоять шесть антисемитов с дубинами на перевес, и ты пожалеешь. Он перестал планировать и ломать голову, что делать. Он лег на спину и поплыл по течению. Он перестал заботиться, что поесть, он перестал заботиться, где поспать. Он был просто руки и ноги. А его Диспетчер вздохнул свободно и стал поправлять его палочкой, отгребая коряги и крокодилов.
Это очень важно, понять, что сам ты не видишь дальше собственного носа, даже если заберешься на Килиманджаро. Тебе нужно делать только то, что получается. Идти туда, куда идется, а не мнить себя кователем своей судьбы, и преодолевателем преград. У Диспетчера все ходы записаны, у него все сводки на погоду, у него все координаты.
Ты не успеешь захотеть что-нибудь, а он уже построил азимут, как добраться до мечты быстро и с песнями, и чтобы тебе ничего за это не было. Или лучше не добираться. Потому что есть цели, в которые не стоит попадать, — в ответку расстреляют и растрепят на перья, кишки и атомы. Не сразу так потом. Проявить упорство – это очень по-западному. Если тебя чуть-чуть подколбасит – то это просто твой Диспетчер рулит. А если долгое время кругом горит слово «нет», то это точно «нет», а не «постарайся еще».
…
— Где полоса? Я не вижу полосы! – закричал немец.
— Зачем вам полоса? — спросила Элли. – Вы хотите сесть сами? Без нас?
— Почему так трясет? – забулькали американцы.
— Это восходящие потоки воздуха, сэр, — сказала Элли. Но сама она, конечно, знала точно, что это злые духи раскачивают Кузнечика. Крови жаждут. И прочитала про себя молитву. Бо Шиманский остановился на полуслове, (он как раз рассказывал, какие конфигурации ворон водятся в Дамаске), вытащил сигару и закурил.
— Ты бы не курил, Бо… — сказала Элли. – Сейчас уже сядем…
— А если нет? – резонно заметил Бо.
— Но твой Диспетчер посадил тебя на наш самолет! – парировала Элли.
— Это да… — сказал Бо и затушил сигару.
— Двести сорок… — послышался голос диспетчера аэропорта в динамике – Двести сорок, добрый день! Как слышишь, старая обезьяна… Наподдай, там буря идет!
И Кузнечик наподдал. И напряг все свои контрафактные внутренности и положил винт на боковой ветер. И поцеловал взлетку, как родную сестру – ласково и нежно. Этот самолет всегда слушал своего Диспетчера.
…
А его услышать проще простого. Когда на вас надвигается песчаная буря, нужно закрыть глаза, мысленно нажать кнопку Диспетчер.ехе, и лечь на дно. Не просчитывать варианты, не заламывать руки и не рвать на себе волосы. Замолчать. И ждать. И приготовить руки и ноги.
И все будет хорошо.
