Меня зовут Рашид Ахметшин, мне тридцать семь и я бухгалтер-аудитор. У меня машина, фамилию которой не стоит произносить в приличном обществе, двухкомнатная хрущевка, трое детей, и два бывших брака. Третьего ребенка я нагулял, — он незаконнорожденный. Я — счастливый папаша турецкого образца.
Всегда любил ярких женщин, авантюристок, которые хотели от этой жизни все, и надеюсь, получили. А я получил троих детей, — двух мальчиков и одну девочку, и в придачу к ним трех тещ. Последний раз я был с женщиной в положении «почти горизонтально» три года назад. Почти, потому что в машине. И за деньги. И до сих пор жалею эту сумму, мерзавец и растратчик, — оторвал от семьи.
У меня по три компании в работе, а вечером я таксую по улицам родного Иркутска. А что делать? Шесть человек, не считая меня любимого, смотрят на меня с надеждой на лучшее будущее. Нет, на лбу у меня не написано слово «лох». Но иногда, ночами, я чувствую его физически, как стигмат. И еще много разных слов непечатного характера.
13, 8 и 5
Вот сейчас, например, на моем лбу светится словосочетание «старый дурак». Потому что вместо работы я сижу на сайте знакомств и разглядываю свой аккаунт, в котором надо бы честно написать все вышеизложенное. И меня тут же возьмут замуж… тьфу… женятся на мне… тьфу! Короче, польстятся на меня и моих трех детей. Тринадцать, восемь и пять… Но там висит только фотка Антонио Бандераса вместо моей и похабный смайлик. Телефон что ли написать? Жду тебя, моя Кармен…
Смейтесь, смейтесь. Всем, кто смеется над такими как я, на том свете будет незачет.
Пойду домой. На этой фирме работы все равно до ишачьей пасхи, и ее не переделаешь. Хотя, какое — домой… Потаксовать бы надо. Срубить некоторое количество денежных знаков. Скоро Новый год, а у моих в этом году претензии к деду Морозу нешуточные. Добрый Дедушка… А я тебе в этом году письмо то и не написал. Впрочем, чего это я, я тебе никогда и не писал. Даже в глубоком счастливом детстве. Все сам, все сам, даже подарки себе своими руками. Но в этот раз тупик, своими руками ее не сделаешь. Подари мне, добрый дедушка, женщину. Из жаркой Испании, похожую на Кэтрин Зета-Джонс. От самой тоже не откажусь. Чтобы добрая была, детей любила, ну и меня тоже можно.
***
— Доча… Аленький… — растираю крошечное тельце руками, чтобы кровь по жилам побежала веселей. Моя золотая девочка, не хнычет, — сейчас папка пойдет готовить завтрак, а она поплетется в ванну с закрытыми глазами, досыпая и досматривая последний сон. Ее матушка укатила в Израиль, с другом детства и с нагрянувшей нежданно любовью.
— Рашид! Подьем! – это старшему. Он мой тезка. Его мать в Москве, пытается пробиться в шоу-бизнес, и местами у нее получается. Даже видели ее по телевизору. Старший встанет и разбудит Андрюшку, чья мама неизвестно где, в данный момент. Может, в Мексике, а может в Тынде. Романтика.
Так, ладно. Надо бриться и вперед. Рашик, ты красавчик. Даже небритый. Вылитый Бандерас. Даже круче, — у меня нос прямее. И глаза зеленее. Ростом, конечно, не вышел, и с кормы выгляжу печально, и кудри крадучись покидают мою гениальную голову, — но еще ого-го!
— Папа, паап! А вчера по телевизору про тебя кино показывали!
— Зорро?
— Не…. Про Ходжу Насреддина!
Спасибо, доча. Утешила больного, старого отца.
— Па… А меня в школе бьют…
— Хорошо, сынок… Как бьют? Подожди! Раш, Андрея в школе бьют!!!
— Да не бьют его…- старший садится за стол. – Ешь. Не нервничай. Я разобрался. Пару пинков дали за дело. Обзывается…
теща № 1,2 и 3
Господи, спасибо тебе за моего старшего. Что бы я без него делал. Спился, опустился и скурвился. А тут, такой пример перед глазами – старший сын, умница, победитель всех школьных олимпиад. С таким сыном никакая одинокая старость не страшна.
— Доча, побежали… А то в садике все вкусное съедят.
— А мне не жалко!
— Раш, кто из бабушек сегодня у нас дежурит?
— Баба Роза.
— Очень хорошо.
Баба Роза, Роза Михайловна, теща номер два, Андрюшкина бабушка. Она психолог. Ищет ответ на вопрос, как такие замечательные женщины, как мои тещи, умудрились воспитать своих дочерей кукушками, и как эти кукушки меня нашли. Я лично полагаю, что тут дело в карме. И в слове, которое написано у меня на лбу. Теща номер один, бабушка Рашида, Анна Глебовна, уже в возрасте, и такой ерундой не заморачивается. Печет себе пирожки для наших желудков и радуется каждой ерунде в подарок.
Светлана Семеновна, теща номер три, пока еще меня стесняется, и даже предлагала бабушкам разобрать моих детей и подарить мне свободу. На что мои дети закатили такой грандиозный скандал, что мне и говорить ничего не пришлось, тем самым сохранив с ней хорошие отношения. Разобрать… Я не знаю, как человек себя чувствует на собственной яхте у берегов какой-нибудь Антальи, с бокалом мартини и кубинской сигарой в фарфоровых зубах, — может быть и не плохо. Но я знаю, какое счастье, когда на тебе вечером виснет энное количество килограмм живого веса, с диким визгом «Папа!». И не будем об этом.
кэтрин зета-джонс
Все, как всегда. По офису бродят кони, и не думают валяться. Шеф с утра весь на энтузиазме, проигрался вчера, наверное, — требует от всех отдачи. Вывалил на меня пакет с бумагами, как в мусорную корзину, сиди и разбирайся в жеванных бумажках. Дожил, Рашик, женщины всех мужиков выгнали из офиса, примерить новое платье, а про тебя забыли. Не буду смотреть, из принципа.
— Рашид Аскарович, красиво?
— Угум…
Красиво. Только морда твоя к этому платью не подходит. И фигура тоже. Но я этого не скажу, конечно. Боюсь я вас. Запинаете до смерти, а у меня трое детей. И я жду свою Кармен. Никак мне умирать нельзя. Господи, что у меня в голове? Даже мне не понятно… Невообразимая куча из машин, гололеда, гибедедешников, цифр, дурацких платьев, новогодних подарков и купюр. И на всей этой куче восседает Кэтрин Зета-Джонс. Рашик, если ты будешь продолжать в том же духе, я сдам тебя в психушку. Все, работать, работать! Весла в зубы и поплыли. А то галера не заплатит.
В жизни раба много маленьких радостей. Например, сходить в туалет. Спускаюсь на этаж ниже. На нашем этаже курилка рядом с туалетом, а в курилке курят женщины, еще подумают, что я в туалет. А я может, руки помыть. Открываю кран с водой и смотрю на свое отражение. Улыбайся, Рашик, улыбайся, скоро Новый год… Телефон… Теща, наверное…Нет, не теща. Не знаю номера.
— Але.
— Здравствуйте, Антонио…
— Вы ошиблись.
— Нет!
Ну что за глупость…
— Меня зовут Кармен…
Сердце мое затихло и попыталось выпасть из ребер на пол.
— Ну почти Кармен… Давайте встретимся? Что вы молчите? Вы же искали испанку?
— Я… — мне кажется, что я забыл не только слова. Я забыл буквы.
Давайте встретимся сегодня в «Астрее». В восемь вечера… Вас устроит?
— А…
— Я вас узнаю. Я же видела вашу фотографию, Антонио.
Короткие гудки. А перед этим… Такой смех, тихий, мелодичный. И совсем не издевательский.
Рашик, ты покойник. Ты покойник, потому что не двигаешься, и сердце твое не бьется. Дыши уж, что ли, хотя бы.
красивый, как лев
Мой старший сын смотрит на меня мудро и печально, как Лао-дзы на глупого ученика. На кровати лежат четыре галстука и пять рубашек в упаковках – тещины презенты. А я смотрю на сына, с надеждой, что двенадцатилетний мальчик решит дизайнерскую задачу. Я сто лет не наряжался, у меня один единственный приличный костюм, и нет одеколона.
— Пап, давай бабе Розе позвоним. Или бабе Свете!
— Хочешь, чтобы они дружно прискакакали и отговорили меня? Может, это вообще шутка? Раш… Ну правда, может, это шутка?
— Женщины такими вещами не шутят! – сурово говорит мой старший сын. – Давай напишем бумажки на каждую вещь, перемешаем и вытянем?
— Аха… и вытянем два галстука.
— А мы по очереди. Сначала рубашки, потом галстуки. А еще лучше, в интернете посмотреть, как носят, да и все.
Я уже говорил, что ребенок у меня гениальный? Весь в папу. Гены не пропьешь. Что же меня так колотит-то? Взрослый дядя, на пенсию скоро, а какой-то женщины боится. Знаю, чего ты, татарин, боишься. Что на свидание придет старушка Горгона, и с полным правом заявит, что даже она тебе за счастье с таким-то прошлым… Ладно, прорвемся огородами.
-Все, дети, я ушел. Постараюсь не задерживаться.
-Пап!!! – Алинка повисает на моей шее. – Ты красивый, как лев!
Поняли? Я красивый, как лев. Сейчас всех порву своим обаянием.
Полчаса уже сижу за столиком. Если это шутка, то она… Нет, не жестокая. Глупая. Видимо, мои коллеги решили развлечься. И теперь наблюдают за мной и хихикают. Я бы тоже хихикал, увидев своего замученного многодетного бухгалтера в ритме сегидильи.
— Извините, Рашид Аскарович…Из-за гололеда… Я опоздала…
Бог ты мой, я сплю, что ли… На стул напротив садится Кэтрин, Кармен… нет лучше! В сто раз лучше!!!
— И за глупый звонок извините… Я знаю вас, я в соседнем департаменте работаю. И ваш телефон знаю. Просто когда увидела его на сайте знакомств…
Я, балбес, все-таки написал свой телефон на сайте знакомств?
Она протягивает мне руку. И если она еще раз так на меня посмотрит, я расплавлюсь…
— Катерина.
— У меня трое детей… — говорю я. И протягиваю руку. – То есть, Рашид… Я хотел сказать… Меня зовут Рашид.
Дедушка Мороз, пусть это будет на сегодня последняя глупость, что я сморозил.
испанская теща
…А потом он, рыцарь дебета и кредита, идальго финансовых махинаций, эль-Греко экселевской таблицы шел от гаража в подъезд, пьяный от счастья, шампанского, и еще какого то совершенно немыслимого вина. Он пел песню на собственный мотив и на стихи Гарсия Лорки. «Танцует в Севилье Кармен… У стен, голубых от мела…» Так, как там дальше то? Ведь помнил все его стихи наизусть… «И жарки зрачки у Кармен и волосы снежно белы!» Молодец, татарин! Может когда хочет, как же он был непринужден и весел! Языком молотил , как та испанская мельница…А как она на него смотрела! А как она шептала в подъезде: «Приедешь домой, позвони…Обязательно позвони, как доедешь до дома…». И он доехал до дома, с критическим уровнем промилле в крови, и гайцы отдавали ему честь, и поземка танцевала тарантеллу!
А дома он встретил на кухне три пары умудренных опытом глаз, — продали дети папашку бабушкам…И он, абсолютно шикарный гишпанец, татарского происхождения, небрежно облокотился на косяк, закурил, закинул шарф на плечо и голосом Бандераса сказал:
— Дети в порядке? Они не шалили?
***
Мама дорогая, какое счастье, что сегодня выходной. Сколько народу в моей квартире? Она похожа на Красную Площадь во время парада. Нет, она похожа на саванну, во время миграции слонов. Как же мне плохо… И холодно сидеть возле унитаза. Организм возмущен не сколько количеством спиртного, а стоимостью этого спиртного, влитого в одну татарскую морду. Милое туловище, я исправлюсь. Не больше двух рублей в день, кириешками обедать буду, только не терзай меня больше…
Захожу на кухню, бледный, как ведьма с офортов каприччос. На кухне сидят мои тещи.
— Миленький, ты только не женись… — вздыхает Анна Глебовна.
— Она родит тебе ребенка и бросит! – добавляет Роза Михайловна.
— У нее уже есть ребенок, — говорю я.
— Вот! – всхлипывает Светлана Семеновна, — еще и своего повесит тебе на шею.
— Ма-ам…. – говорю я.
— А?
Больше всего я люблю это тройное «А?» — на мое «Ма-ам…»
— Зато у меня будет еще одна теща. Испанка.
